Родина в поэзии Пушкина
- Подробности
- Категория: Русская поэзия XIX века
- Опубликовано 13.05.2020 12:20
- Просмотров: 178
В творчестве Пушкина есть всё, что должен осмыслить для себя каждый человек.
В данной статье мы поговорим о чувстве родины, которое у поэта выразилось в стихах о природе, истории, о жизни и обычаях людей различных национальностей, населявших Россию, в описаниях её многочисленных уголков. При этом необходимо обратить внимание на то, что пушкинские описания исключительно просты, лаконичны, а каждое слово наполнено смыслом. Чем взрослее становится человек, тем очевиднее для него эта гениальная его простота.
«Теперь моя пора...»
Вот знакомые с детства строки:
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл...
Кажется, это и не стихи даже, а неторопливое рассуждение об осени, настолько здесь всё просто, лаконично и образно одновременно. Стихотворная рифма? Да, она здесь есть, но её не замечаешь и на ней не спотыкаешься, как иногда бывает при чтении стихов.
Много раз в своих произведениях (стихотворных и прозаических) Пушкин повторял, что его любимым временем года является осень. Осенью ему легче дышалось и писалось, в этот период его чаще посещало вдохновение. Известны две «Болдинские осени» в биографии поэта – 1830 и 1833 гг., когда он ощущал особый творческий подъём и создал свои лучшие произведения: «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», последние главы «Евгения Онегина», «Медный всадник», «Пиковую даму», закончил «Историю Пугачёва», а также написал множество стихотворений.
Стихотворение «Осень» (1833) написано отдельными строфами (октавами) по восемь стихов в каждой строфе.
В стихотворении дано чудесное описание осенней природы. Кроме того, поэт рассказывает читателям, почему осень ему милее всех других времён года, а также о том, как рождается его вдохновение, как происходит процесс стихотворчества.
А.С. Пушкин «Осень» (отрывки)
I.
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча ещё бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.
II.
Теперь моя пора: я не люблю весны;
Скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен;
Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены.
Суровою зимой я более доволен,
Люблю её снега; в присутствии луны
Как лёгкий бег саней с подругой быстр и волен,
Когда под соболем, согрета и свежа,
Она вам руку жмёт, пылая и дрожа!
III.
Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек!
А зимних праздников блестящие тревоги?..
Но надо знать и честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю, надоест. Нельзя же целый век
Кататься нам в санях с Армидами младыми
Иль киснуть у печей за стёклами двойными.
IV.
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;
Лишь как бы напоить, да освежить себя —
Иной в нас мысли нет, и жаль зимы старухи,
И, проводив её блинами и вином,
Поминки ей творим мороженым и льдом.
V.
Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечёт. Сказать вам откровенно,
Из годовых времён я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашёл мечтою своенравной.
VII.
Унылая пора! очей очарованье! 
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдалённые седой зимы угрозы.
VIII.
И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят — я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн – таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).
IX.
Ведут ко мне коня; в раздолии открытом,
Махая гривою, он всадника несёт,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промёрзлый дол и трескается лёд.
Но гаснет краткий день, и в камельке забытом
Огонь опять горит – то яркий свет лиёт,
То тлеет медленно – а я пред ним читаю
Иль думы долгие в душе моей питаю.
X.
И забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплён моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идёт незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
XI.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы лёгкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут...
В. Серов «Александр Пушкин на скамейке в парке» (1899). Графит, акварель, побелка на бумаге. Государственный музей Александра Пушкина (Санкт-Петербург)
Осени посвящены и другие стихотворения поэта: «Уж небо осенью дышало...» (из 4 главы романа «Евгений Онегин», «В тот год осенняя погода...» (из 5 главы романа «Евгений Онегин»), «Настала осень золотая...» (из 7 главы романа «Евгений Онегин») и др.
«Город пышный, город бедный...»
Немало стихов поэт посвятил Петербургу. Этот город удивлял его своими трагическими противоречиями: пышность и великолепие сочетались в нём с бедностью, скукой и «духом неволи».
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелёно-бледный,
Скука, холод и гранит —
Всё же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьётся локон золотой.
1828
Настоящим гимном Петербургу стало вступление к поэме «Медный всадник». В нём поэт говорит о красоте города, его архитектурных памятниках, белых ночах, военных парадах на Марсовом поле. Здесь же Пушкин рассказывает об истории возникновения этого прекрасного города, о деятельности Петра Великого на отвоёванной у Швеции земле – это была болотистая, необжитая местность. И вот стоит теперь здесь вполне европейский город, установивший торговые и культурные связи с Западной Европой.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широ́ко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложён
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твёрдой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Прошло сто лет, и юный град, 
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознёсся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхой невод, ныне там
По оживлённым берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаня́м стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Тёмно-зелёными садами
Её покрылись острова,
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой её гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И я́сны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор ба́лов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Люблю воинственную живость
Потешных Марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость,
В их стройно зыблемом строю
Лоскутья сих знамён победных,
Сиянье шапок этих медных,
На сквозь простреленных в бою.
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда полнощная царица
Дарует сына в царской дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лёд,
Нева к морям его несёт
И, чуя вешни дни, ликует.
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо как Россия,
Да умирится же с тобой
И побеждённая стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
В этой же поэме Пушкин рассказывает о страшном наводнении 1824 г. в Петербурге, сравнивая разбушевавшуюся Неву с шайкой разбойников:
Осада! приступ! злые волны,
Как воры, лезут в окна. Чёлны
С разбега стёкла бьют кормой.
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, брёвны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесённые мосты,
Гроба́ с размытого кладби́ща
Плывут по улицам!
Народ
Зрит Божий гнев и казни ждёт...
В поэме Пушкин противопоставляет двух императоров: Петра I и Александра I. Пётр основал Петербург и покорил Неву, а Александр покорился стихии:
...На балкон,
Печален, смутен, вышел он
И молвил: «С Божией стихией
Царям не совладеть». Он сел
И в думе скорбными очами
На злое бедствие глядел.
В романе «Евгений Онегин» Пушкин с юношеской восторженностью говорит о культурном значении Петербурга:
...Волшебный край! Там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
И переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой,
Там и Дидло венчался славой,
Там, там под сению кулис
Младые дни мои неслись...
«Смотри, какой здесь вид...»
К 1830 г. относится пушкинское неоконченное реалистическое стихотворение «Румяный критик мой, насмешник толстопузый...», в котором поэт рисует суровую правду бедной русской деревни, отвечая «румяному» критику, равнодушному к судьбе народа и не понимающему его трагического положения. Реалистические стихи об истинном положении русского народа такие критики не принимают.
Румяный критик мой, насмешник толстопузый,
Готовый век трунить над нашей томной музой,
Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,
Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий, 
За ними чернозём, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? где тёмные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора,
Два только деревца. И то из них одно
Дождливой осенью совсем обнажено,
И листья на другом, размокнув и желтея,
Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.
И только. На дворе живой собаки нет.
Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.
Без шапки он; несет подмышкой гроб ребёнка
И кличет издали ленивого попёнка,
Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.
Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил.
1830
«Волшебный край! очей отрада!..»
В 1829 г., во время войны с Турцией, Пушкин поехал на Кавказ в действующую армию и с ней дошёл до Эрзерума, турецкой крепости, взятие которой русскими войсками решило исход войны.
Поэт много пишет о природе Кавказа и его жителях, а также о тех местах, которые он увидел по пути на Кавказ: «Дон», «Кто видел край, где роскошью природы...», в поэме «Бахчисарайский фонтан» он описывает Южный берег Крыма:
Волшебный край, очей отрада!
Всё живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй и тополей прохлада –
Всё чувство путника манит,
Когда, в час утра безмятежный,
В горах, дорогою прибрежной,
Привычный конь его бежит
И зеленеющая влага
Пред ним и блещет, и шумит
Вокруг утесов Аю-дага...
1821-1823
В поэме «Цыганы» Пушкин показывает быт кочующих цыган. Конечно, поэт-романтик приукрашивал действительность, но таково романтическое вИдение мира: он противопоставлял «счастливую» жизнь свободных людей цивилизованному миру, погрязшему в пороках и мелких чувствах.
Цыганы шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют.
Как вольность, весел их ночлег
И мирный сон под небесами;
Между колесами телег,
Полузавешанных коврами,
Горит огонь; семья кругом
Готовит ужин; в чистом поле
Пасутся кони; за шатром
Ручной медведь лежит на воле.
Всё живо посреди степей:
Заботы мирные семей,
Готовых с утром в путь недальний,
И песни жен, и крик детей,
И звон походной наковальни.
Но вот на табор кочевой
Нисходит сонное молчанье,
И слышно в тишине степной
Лишь лай собак да коней ржанье.
Огни везде погашены,
Спокойно всё, луна сияет
Одна с небесной вышины
И тихий табор озаряет.
В стихотворении «Кавказ» с помощью особого композиционного приёма автор даёт огромную панораму кавказской природы. Свой обзор поэт начинает с вершины снеговой горы, постепенно опускаясь взором вниз...
А.С. Пушкин «Кавказ»
Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.
Здесь тучи смиренно идут подо мной; 
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утёсов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
А там уже рощи, зелёные сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени.
А там уж и люди гнездятся в горах,
И ползают овцы по злачным стремнинам,
И пастырь нисходит к весёлым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
И нищий наездник таится в ущелье,
Где Терек играет в свирепом веселье;
Играет и воет, как зверь молодой,
Завидевший пищу из клетки железной;
И бьётся о берег в вражде бесполезной
И лижет утёсы голодной волной...
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.
1829